А потом я проснулся

Руки свело
А душу вымело
Душу вымело
За околицу
Досадный сор из мясной избушки...

Мы сидели на веранде и курили, в то время как седой ветер гнал по небу унылые октябрьские тучи и задувал наши лица. От твоей шеи пахло лавандой, а от меня всего лишь тупым одеколоном из соседнего перехода метро.
Было красиво вокруг.
Умирающая природа за окном казалась самой живой на свете: высокие, сильные деревья и лиственный, красно-желтый свод траурной арки осени, аляпистый и вычурный, как фасад какого-то барочного храма, стоял мнительно и спокойно, а все тот же старик - Западный ветер - почтительно кланялся ему, пробегая поцелуями по траве-подолам.
Мы курили молча и неторопясь, чуть нарушая красоту природы утилитарностью обстановки: старая консервная банка-пепельница (сколько бы ты ни убеждала меня купить новую), я в старой майке и ты в моей рубашке на 4 размера больше, которая тебе будет платьем - только пояс найти.
Ты говорила что-то о новых технических новинках, раздражалась погодой и жаловалась на цены в продуктовых. Говорила что-то о книгах, что-то о музыке. Вспоминала Гюго, Моцарта и Мандельштама. Читала вслух стихи Есенина.
А я молчал как дурак и лишь смотрел, как ты привычным, слегка небрежным, движением запрявляла за ухо прядь непослушных волос, как краснела от моих редких шуток, улыбалась так мало, как будто делала это каждый раз впервые, но я уверен был, что Леонардо да Винчи не обратил бы внимание на Лизу, если бы рядом была ты.
Никто не звонил - у нас не было телефонов, никто не звонил в дверь - это другой город. Наша личная изоляция, но не тюрьма, а другое измерение, в котором нет будних и выходных, нет пробок, толп, переходов метрополитена, чужих кашлей и грязных поручней.
Ты действительно курила, я чувствовал как пепел упал мне на руку и ты потом дула на нее, несмотря на все отговорки.
Так было.
А потом я проснулся.