Холодное Питерское небо октября окутало город еще утром, укрывая его от ультрафиолетовых лучей. Новое поколение людей сидело на скамейках и распевало старый рок 90-х многоголосым нескладным гоготом. Привычно обдувалось белье на балконах и кое-откуда доносилась музыка, в небольшим хрипом вырываясь из колонок. Изредка на помощь кому-то проезжала скорая, на какой-то миг разрезая улицы воем сирены и тут же затихала в отдалении, гудели где-то застенами дворов машины, где-то чуть выше пятого этажа ревел ребенок, оставленный матерью на пару минут, и ничего не предвещало неожиданных перемен, да их пока и не происходило.
На одной из детских площадок сидел мужчина лет тридцати и прикуривал сигарету. Было не жарко, поэтому тревожный и хилый огонь зажигалки дарил ему свое тепло, отбрасывая на лицо желтый цвет и длинные тени. Недавно радио объявило шестичасовую программу, а где-то далеко отсюда прогремел первый раскат грома.
Мужчина все еще сидел, выкуривая сигарету. Следил за проплывающими вверху облаками, прикрывал глаза, когда уставал смотреть на движующуюся небесную армаду и снова открывал, поднимая чуть слезящиеся от прохладного ветра глаза. Костюм его был несколько ненормален, хотя трудно говорить о нормальности тому, чьи волосы имеют устройчивый фиолетовый оттенок. Черный шарф под горло укутывал всю шею и защищал от нападок хитрого осеннего ветра. Темно-серые перчатки из какого-то материала напоминающего замшу прятали чуть узковатые жилистые руки. Худощавое телосложение можно было увидеть только посмотрев на лицо - все остальное было под плащом чуть более светлого, чем перчатки, но тоже серого цвета, сейчас расстегнутым. На спине на плаще был вышит Красный Ромб - Буби, карточная масть. Глаза, поднятые к небу, имели точно такой же оттенок, что и оно само. Серые, с контуром потемнее и голубоватым белком. Одна его рука покоилась в кармане черных джинс, а вторая держала сигарету указательным и большим пальцем. Спокойный и неторопливый взгляд окидывал местность, состоявшую из пары деревьев, крыш, стен, окон и детской площадки.
По лицу на миг мелькнула какая-то неясная тень но тут же исчезла. Он вздохнул, закрыл глаза и опустил голову. Несмотря на все спокойствие и умиротворение, ему очень хотелось встать и закричать, сбивать руки о скамью и царапать ногтями ее поверхность почти до крови, биться в безмолвной истерике и крушить все вокруг. Внутри жгло, царапало, ныло. В горле были почти рвотные позывы, вместе с которыми рвался наружу крик, так тщательно удерживаемый мужчиной.
Глаза потеряли четкость, картинка перед ними поплыла, но со стороны - он просто оглядывал округу.
Губы сжались и он чуть горбился - но это от ветра.
Челка была опущена на лицо - но это просто он изучал каракули на скамье.
Руки были стиснуты - но это просто от холода.

Погода не щадина никого. Полил дождь. А он все сидел, промокший до нитки. Все так же чуть ссутулившись, глотал наедине с октябрем свое тихое горе.