Я стою напротив горящего дома. Ночь. С берега тянет морской прохладой с свежестью, все больше раздувая огонь, светит луна, но среди облаков ни ее, ни звезд не видно.
Что я должен делать? Кричать? Бежать? Я стою с бутылкой виски и смотрю на желтые окна и ярко-алое пламя, которое проникает в мои глаза, отражаясь на их стеклянной поверхности. А в чем, собствено дело? Простая неудача, и не такое бывает.
А тем временем где-то в груди какое-то пртивное ощущение. Мне жаль. Да-да, мне именно жаль и никак по-другому. Бутылка спиртного падает на песок с тихим шорохом и остается там. А я все стою, немного сгорбленный и такой жалкий, в отсвете опасной стихии и пытаюсь что-то сказать. Но я забыл как говорить. Да и что сказать? “На помощь”?”Горим”? Детский лепет. Никто и пальцем не пошевелит, я же знаю. А балка тем временемпадает на пол, давя старую рамку с фотографией. Там я с родителями – это все, что мне осталось от них. А теперь и этого нет. Подаренный кем-то фен, доставшийся в наследство медальон. Этот огонь сжирает мое прошлое, оголяя душу. Терпеть его не могу. Я обессилено падаю на землю, сжимая в руках песок. Крупицы его забиваются под ногти и царапают колени. Я ударяюсь лбом об землю раз, другой. Моя скрюченная спина теплая от близкого огня. А окна уже обгорели, исчезли мои занавески, уничтожен почти весь первый этаж.
Несколько соленых капель впитываются в серые минералы пляжа, превращаясь в сплошной поток. Я не расстроен, я даже не сержусь, но их все равно не сдержать. Кулаки с тяжелым стуком ударяются об землю и я начинаю рыдать. Я непривычно срывно дышу, задыхаюсь и чувствую вгорле ком. И пусть хоть комета упадет – мне абсолютно все равно. И я даже не вижу, я слышу как стонет догорающая мебель, как рвется крик из моей груди, как влюбленный страдая за свою богиню. А тем временем первый этаж почти рухнул.
И надо бы набрать телефонный номер, я же могу, давай! Но что-то не дает, заставляет смотреть. Что за нечеловеческие пытки. Виски льется из бутылки, смешиваясь с песком и морской водой, бежит из стеклянного плена, заполняя собой необъятные просторы.
Первый этаж падает.
Я уже могу встать. Рукавом косо застегутой рубашки утираю мокрые дороги с лица и встаю прямо, ровно, как на поле боя передний фланг и продолжаю смотреть.
Меня режут воспоминания. Этот дом – место, где я родился, рос и хотел умереть. Но последнее не получится, не сегодня.
Я иду к нему, шатаясь, хотя совсем не пьян, не видя, хотя не слепой. Дым и угарный газ душат меня. Может я еще успею хоть что-то спасти? Но когда я подхожу к входной двери, объятой пламенем, я спрашиваю себя: а зачем спасать? А есть ли смысл? Почему я должен прыгать в огонь, сломя голову, рисковать жизнью… ради чего, собственно?
Я понял, что стоб перед выбором. Наверняка я бы выжил, пойди я туда и спаси что-нибудь, начни я сейчас торопиться и звать пожарных, милицию. Но осознание пришло ко мне вместе с потрескиванием огня: мне это не надо.
Всю свою жизнь я прожил, цепляясь за прошлое. Я шел учиться туда, куда скажут родители, потому что мне было все равно – я подчинился. Я пошел работать туда, куда сказали мне родители, потому что мне было все равно – я подчинился. Я даже жил там, где всегда жил, потому что мне было все равно. И яподчинился. А что сейчас? Стоит ли мне снова войти в этот дом и влачить свое послушное, компромисное существование в стенах, которые мне даже не дороги?
Огонь почти ласкал мое лицо, которое уже слегка покраснело, и трещал, как в камине вчера вечером. Приятно так, почти по-дружески. Я открыл глаза, отойдя от дома на несколько метров. Черное уродливое лицо увидел я: дыры окон вместо глаз, кривящиеся брови-карнизы и слезы – черные следызанавесок. Огромное старое чудовище, объятое пламенем Тоды.
Я допил взятое с земли виски и допил, забросив бутылку в дверь. Оно разлетелось на тысячи осколков, отражавших одно: чуть сгорбленного человека средних лет удалявшегося прочь от дома, под звук несуществующего оркестрового фона.
Небо рассеилось.